Впусти меня

В прошлый раз я показывала фильм "Впусти меня", которым собиралась закрыть тему обсуждения вампиров. В общих чертах мне это удалось. Конечно же, если в мировой вампирологии появятся какие-нибудь новые данные, то мы, безусловно, отреагируем, но пока про вампиров нам вроде бы ясно всё, что нужно для практической жизни. И, если некоторые помнят, сама тема вампиров (в кино - в частности, а в культуре - вообще) возникла из одного недоумения. Почему эта тема, не имеющая под собой никаких, вроде бы, оснований, отличных от прочей средней бытовой фольклорной нечисти, за последние более 150 лет не просто воспроизводит свой родовой сюжет в различных и повторяющихся вариантах, а также получила развитие? За последнее время особенно; само ядро вампирского мифа претерпело сильные изменения. Начиная с середины прошлого века сюжеты фильмов стали отходить от классического "брэмстокеровского" и вносить изменения в описания как образа, так и форм его существования.
Для того, чтобы люди, существа достаточно ленивые, что-то развивали, даже миф, нужно, как минимум, чтобы они что-то с этого получали. В области культурных явлений такой прибылью, чаще всего является приближение к пониманию явлений, которые доступны, но языка для описания их ещё нет. Языка не в лингвистическом, а в культурном смысле - как способа организации понимания человеком окружающего его мира. На такой стадии общения с некоторым явлением ( в нашем случае - с явлением вампиризма) художественная образность помогает локализовать и начать проявлять то, что стоит за мифом.
Итак, судя по живучести вампирского мифа, большинство людей узнаёт в этом некоторую действительность, с которой сталкивается. Наша версия была такова, что жизнь в современных крупных городах, "мегаполисный тип существования", порождает качественно иные типы взаимодействий между людьми. Это только кажется, что главное в вампирском мифе, что пьют кровь. Не в этом суть. Главное, что тобой владеют. Чтобы твою кровь выпить, нужно, чтобы агрессор был настолько сильнее тебя, чтобы ты не смог защититься. Будет ли он сильнее физически или психологически, не так уж важно. В мифе вампиры предполагаются и такими, и сякими. Но главное: чтобы тебя выпить, ты должен быть во власти превосходящей тебя силы. Должен принадлежать. Быть собственностью, предметом, который уже не может повлиять на свою судьбу сам. Им распорядятся, исходя из того, как выгоднее употребить - просто выпить и убить или сделать своего слугу и добытчика. Но это решат за тебя. Ты - предмет в таком мире.
Ровно про это фильм "Впусти меня", причём в такой очищенной от любой романтике стилистике, что это настоящий ужастик. Если ты живешь обыденной жизнью, то ты неизбежно будешь кому-то принадлежать, ты - собственность и предмет. Если не местному хулигану (который сам принадлежит другому бандиту) и привычкам колеса сансары в суточном масштабе, то вампиру, и последнее, может быть, является гораздо большим приближением к жизни, чем всё остальное. В фильме нет вообще ни одного человека, которого можно было бы назвать личностью, и такой мир показан как достоверно существующая обыкновенная жизнь так называемых обыкновенных людей. Вот тут-то самый ужас в фильме, а не когда головы рвут и кровь пьют, хоть и это есть тут. А сам фильм про то, как вампиры в современных условиях ищут себе новых слуг. Правда, почему-то в Швеции, но им виднее, где водятся хорошие слуги.
Вывод вампирских изысканий Клуба "Киноантропология": если ты не пытаешься принадлежать себе (а сделать это можно, только начав менять себя самому), то тебя точно и неизбежно по законам социума употребят в таких формах и целях, которые тобой не определяются. Потом уже ты скажешь: повезло или нет. Отсюда промежуточный вывод - социальный успех это результат употребления, с которым ты согласен. Человек, принадлежащий себе, может попасть в ситуацию успеха, но употрелены будут побочные результаты его освоения себя, в чём-то выразившиеся, а не он сам. Но эту тонкую тему мы собираемся рассматривать в ближайшее воскресенье.
Ольга Лобач. 25 сентября 2009
У какой любви есть счастливый финал? Каждую любовь обрывает смерть, и продолжается ли свет её после доски гробовой – ответа нет. Назвав свой фильм "Впусти меня", шведские мастера (это не стёб) увели зрителя от главной червоточины фильма, осознав которую, ощущаешь реальный ужас. Но уже потом, на старте титров.
Аскеза зимних пейзажей, тишина и глушь леса, пустые дворы, окружённые вжавшимися в землю домишками – идеальное место для встречи двух непонятных и непонятых.
Камера пристально рассматривает лишь их тела, глаза и лица, в этом возрасте подростка интересует лишь он, здесь происходит открытие собственного внутреннего мира и любое вторжение извне – начиная с придури одноклассников и заканчивая нотациями родителей – воспринимается, как глубокая рана. Оскар и Эли поданы автором, как единственные живые люди в ладном, неспешном течении дней.
Отметая детали, режиссёр заставляет обращать внимание именно на то, что подано вскользь: это и таинственный чемодан с ножом и канистрой, и банка с прозрачной жидкостью в раздевалке, и кубик Рубика. Ни одного лишнего движения, при этом на экране не фильм ужасов, а экзистенциальная драма с привкусом первой любви. Столь тонкое чувство внезапно разлившейся по венам юности удавалось ухватить немногим (вспоминаются "Сто дней после детства" Соловьева и "Останься со мной" Райнера).
Каждый из нас – центр собственной вселенной, и сложнее всего – поделиться ощущением. Лента "Впусти меня" показывает время, когда ощущения могут стать общими, но для такой пронзительной истины необходим фантастический сюжет. Многие в юности писали неуловимые стихи и рассказы с головокружительными (как казалось тогда) встречами и приключениями, полные дремучей наивности, но пронизанные биением сердца. Одиноким биением и рьяным. Вот что смогли передать авторы. Причём виртуозно, без скатывания в истерику или любование – подростковый восторг от новых познаний о себе и мире, восторг от фантазий и мечты о воплощении их в реальность. Но реальность поправляет юношеское сознание (как и фильм об Оскаре и Эли) ударами судьбы, когда любовь, обещавшая быть вечной, становится засохшим листом на ветру. Дерево снова зазеленеет, но смотреть на его красоту будут другие глаза. Возможно, они не заметят переливов цвета и изгибов жилок. Возможно, они будут видеть иное. Знать бы, куда уходят моменты счастья. Мы бы искали пути туда.
Павел Телешев. 28 февраля 2009
